Чистая Правда со временем восторжествует,Если проделает то же, что явная Ложь. В.С. Высоцкий Сегодня это даже не мода, а, в каком-то смысле знак качества. Многие пансионаты воссоздают старые, ностальгические интерьеры, чтобы скрасить тяжкое впечатление о жалком существовании, которое влачат в них постояльцы, смягчить их панические настроения, а иногда и ярость от неизбежного.  Мы публикуем почти без изменений очерк Ларисы МакФаркуар (New-Yorker), в котором вопросов гораздо больше, чем ответов, а импрессионистских зарисовок больше, чем законченных картин.  Дизайн гостиной в пансионате для постояльцев с расстройством памяти выполнен в виде площади маленького американского городка прошлого века: в середине небольшой фонтан, окруженный растениями и низеньким каменным забором, пара фонарных столбов, а также скамейки, столы и стулья. На полу лежит ковер, имитирующий газон, вдоль стен – фасады зданий из обшивочных досок, с деревянными ставнями и остроконечными крышами. Крылечки ведут прямо в гостиную. Коридоры в центре – тоже имитация, это как бы улочки маленького городка, с домами, крышами, крыльцом, через которое вы можете попасть в другую комнату – спальню, ванную. Так оформлен дом, где постоянно проживают пожилые люди с когнитивными расстройствами.  На некоторых крылечках стоят кресла-качалки, в них можно сидеть и наблюдать за проходящими мимо людьми. Территория пансионата не так уж велика, и наиболее беспокойные постояльцы часто проходят мимо: то туда, то обратно. Дневной свет проникает в помещение через окна, расположенные высоко, почти под потолком, а сам потолок стараниями художника превращен в голубое небо с белыми облаками. С наступлением темноты свет зажигается сначала у крыльца, а затем и «на улицах».  Имитация работает. Жители пансионата называют коридоры не иначе как улицами, а комнаты – домами. Впечатление небольшого городка, где одних жителей можешь знать хорошо, а других не знать совсем, помимо прочего создается тем, что люди, собирающиеся в гостиной, не всегда понимают, для чего они сюда пришли. Кое-кто еще помнит, что родной дом пришлось покинуть, потому что жить там стало сложно: не принятые вовремя лекарства, оставленная невыключенной газовая плита, забытая во время прогулки дорога. Кто-то даже не хочет с этим смириться и пытается ускользнуть из пансионата. Иные вспоминают о том, что их настоящий дом не здесь, очень редко, а некоторых эта тема уже давно перестал занимать.  Здешний персонал делает все возможное, чтобы их подопечные не сидели без дела: играет с ними в слова и лото, проводит викторины. Каждое утро у пожилых людей физические упражнения и гимнастика для мозга. В течение дня чтение Библии, рукоделие. Еженедельно маникюр. Гуляя по как бы улицам можно найти настоящую библиотеку, сувенирный магазин, салон красоты, и даже часовню, где по воскресеньям проводятся службы. Иногда жителей «городка» вывозят на пикники и рыбалку или родственники забирают их в выходные на прогулку или в ресторан, но искусственные улочки и дома пансионата – это их пристанище до конца жизни.  Пансионаты для пожилых с деменцией, воссоздающие интерьеры 40-50-х годов прошлого века, уже далеко не редкость. Во многих из них есть даже автобусные остановки, стилизованные в духе того же времени. Ведь подопечные таких заведений часто просятся домой и, не добившись своего, пытаются сбежать. Они идут на остановку, чтобы дождаться автобуса, там их и находит персонал, уже забывших, как они там очутились. И уже их, уставших, не трудно уговорить вернуться обратно. Еще одна уловка: родные пациента записывают на пленку вопросы или новости, связанные с его прошлым, а затем эту пленку с паузами крутят пожилому человеку, а он отвечает во время пауз. Эту пленку можно проигрывать несколько раз – все равно к следующему сеансу подопечный уже забывает содержание разговора. За последние годы пансионаты для дементных идут на всяческие ухищрения, чтобы воссоздать элементы реальной жизни или прошлого в интерьере и на территории: пляж с песком на полу и шумом волн, винтажная мебель и предметы быта времен их детства. Все эти вспомогательные средства нацелены на снятие напряжения, возбуждения и паники, вызванной болезнью. А для тех, кто уже на последних стадиях деменции, создание иллюзии, что они живут в мире, где они до сих пор растят детей, проводят отпуск на море, возвращаясь после него в знакомый им дом.  Полвека назад в таких пансионатах довольно распространенной практикой были физические ограничения: пациента с деменцией привязывали к кровати или стулу, чтобы в приступе гнева не натворил бед. Однако в 1987 году в США приняли закон, запрещающий применять такие методы, и тогда они сменились другим методом – медикаментозным. Жителей пансионатов успокаивали сильнодействующими антипсихотическими средствами, например, галоперидолом. Однако вскоре было доказан непоправимый вред, наносимый такими нейролептиками организму пациента. И тогда потихоньку пансионаты стали переключаться с накачивания подопечных медикаментами на имитацию обстановки прошлых лет. И она оказалась эффективной.  Тем не менее, с этической точки зрения психологическое плацебо остается обманом. Это откат в прошлое, когда докторам дозволялось лгать пациенту. Лгать, что болезнь излечима, и он скоро поправится. Ведь говорить о скором конце от неизлечимой болезни считалось жестоким и бессмысленным. А клятва Гиппократа ничего не говорит о лжи во благо, только о недопустимости вреда. Искусственное воссоздание быта прошлых лет в пансионате тоже своего рода ложь. А ложь – это неуважение к человеку, однако только так можно защитить больного от угнетающей правды. Предположим, женщина с болезнью Альцгеймера, давно потерявшая своего мужа, все время спрашивает персонал, где он. Сказать ей правду – повергнуть ее в состояние горя, ухудшить состояние, и так будет изо дня в день. Почему бы просто не сказать, что он скоро придет. Что важнее – спокойствие человека или его достоинство?  Подопечные пансионата Шагрин Вэлли собрались в столовой на ужин, за исключением Джима Бейтеля. Он в унынии, так как переехал в заведение всего два дня назад. Его жена Сондра, проведя эти двое суток с ним, с трудом заставила себя уйти домой. Джиму всего 58 лет, а болезнь Альцгеймера ему диагностировали в 53 года. Сейчас он едва может говорить, а когда-то был высоким, атлетически сложенным человеком. Он шагает туда-сюда по коридорам, иногда заглядывая в столовую, внезапно останавливаясь и разводя руки в стороны в недоумении. Чуть позже опять пришла его жена, миниатюрная женщина. Они стали играть, бросая резиновый мячик в кольцо. В какой-то момент Джим поймал мяч, прижал его к груди и заплакал.  Джим и Сондра познакомились двадцать лет назад на работе в большой строительной компании, где Джим контролировал крупные проекты – строительство больниц, комплексов для конференций, спортивных стадионов. В 2009 году от рака почек умер брат Джима. Братья были очень близки, и скорее всего, именно горе утраты спровоцировало у Джима появление первых симптомов болезни Альцгеймера вскоре после похорон. Окружающие стали замечать, что он постоянно переспрашивает клиентов, тяжело усваивает информацию, а однажды даже забыл дорогу к доктору, к которому он ходил регулярно уже 25 лет. Однако никто из специалистов и заподозрить не мог болезнь Альцгеймера в таком молодом возрасте, пока не были сделано комплексное обследование. Нейровизуализация не оставляла сомнений – болезнь Альцгеймера.  Джиму пришлось уйти с работы по инвалидности, а Сондра взяла в дом питомца – сеттера , чтобы собака составила ему компанию. По сигналу собака приносила хозяину медикаменты, приводила домой после прогулки. Но со временем Джиму стало трудно даже приготовить чашку кофе, и тогда Сондра ушла с работы, чтобы иметь возможность быть с мужем как можно больше. Пришло время осуществить давние планы. Сняв с пенсионного счета энную сумму, они поехали в путешествие по Италии, Новой Зеландии и на Гавайи.  Сондра решила для себя, что не будет перечить мужу, даже если он будет странно вести себя: если трава голубая, пусть так. Тем более, что он всегда был упертым человеком, и болезнь не добавила ему гибкости. Но время шло, и выжатая физически и морально, Сондра уже едва могла справляться с ролью сиделки. Не было сил даже полистать семейный альбом. Она стала подыскивать пансионат для Джима. Выбор пал на Шагрин Вэлли: нет угрюмых больничных коридоров, защитных сеток, да и цена приемлемая. За годы ухода за Джимом Сондра забыла, что она его жена, превратившись в няньку, а навещая Джима в определенные часы, она могла опять стать для него супругой: просто гулять по территории, держа его за руку, смотреть с ним фотографии.  Джим почти утратил способность говорить, но все еще мог узнавать лица и выражать свои эмоции. Необычным было то, что его характер изменился в лучшую сторону, у пациентов с деменцией, как правило, бывает наоборот. Его жена вспоминает, что до болезни муж был по-деловому жестким, излишне серьезным, но теперь его трудно узнать тем, кто знал его раньше: теперь Джим уже не злится, а начинает плакать. Еще одна странность – сохранившаяся память на лица. Очень нетипично при его диагнозе.  Руководитель пансионата Шагрин Вэлли Дженифер Карп убеждена: «Если вас 90-летняя старушка спрашивает, где ее давно умерший муж, то не надо ввергать ее в состояние глубокого горя, просто скажите, что он ушел по делам и скоро вернется. Это то, что они хотят услышать. И правда им не нужна». И поэтому в таких заведениях все скрывают правду: поголовно ухаживающий персонал и около 70% лечащих врачей. Как только персонал понимает, что ложь оказывается во благо, это становится для них правилом. Несмотря на некоторую неловкость, ложь становится привычным делом. Впрочем, для членов семьи тоже. Теперь в пансионатах ложь называется «терапевтические сказки». Сложно поверить, но в начале шестидесятых прошлого века, когда врачи запросто лгали о диагнозе пациента, деменция оказалась востребована правдолюбами. В пансионатах для пациентов с деменцией вовсю практиковали «ориентирование в реальности»: маленькие группы подопечных обучали с указкой в руке, какое число, день, сколько времени и так далее. И эти факты повторяли целый день, пока пациент не запоминал факты и имена хотя бы ненадолго. На постели, на стуле в столовой и на груди у пациента висели карточки с его именем. Толби и Фулсом, авторы методики, с гордостью вспоминали мужчину весьма преклонных лет, на тот момент уже сорок лет живущего в психиатрическом интернате и не способного вообще говорить, к которому применили «ориентирование в реальности». Через восемь месяцев он не только мог называть дни недели и свое имя, но и даже коротко поболтать с персоналом заведения.  Несколько десятков лет такая терапия царствовала безраздельно в пансионатах для дементных. Однако ее жесткие методы стали предметом насмешек как персонала, так и самих обучаемых, поскольку порой бесконечная зубрежка превращалась в фарс, а реальность становилась вредоносной для подопечных. Так, одна женщина начинала горько плакать, когда ей напоминали, что теперь пансионат ее постоянный дом. Разговоры о погоде, когда пожилые люди редко выходили на улицу, о дате, когда один день не отличался от другого, не имели для них смысла.  Однако в 80-х годах этот подход вытеснила валидационная терапия. Наоми Фейл, социальный работник, ввела в обиход это понятие, считая, что откровенная правда не совсем уместна в применении к таким больным, но и лгать тоже не совсем этично. В центре этой терапии стоит реальность конкретного пожилого человека, его чувства. Если пациент видит, что кто-то сидит на пустом стуле, то его нужно спросить, кто сидит, что он делает, во что одет, что он думает о нем. Для приверженцев «ориентирования в реальности» такая терапия казалась тайным сговором. Тем не менее, валидационная терапия набирала популярность, а в 90-х годах с подачи англичанки Пенни Гарнер к сторонникам правды вообще стали относиться с враждебностью.  Мать Пенни Гарнер стала страдать провалами памяти, когда ей было под шестьдесят. Доктор сделал Дороти снимок головного мозга, который выявил обширную атрофию, однако специалист не стал раскрывать правду и успокоил пациентку, что опухоли у нее не обнаружено. Находясь в магазине или в приемной доктора Дороти с упоением рассказывала, что она уезжает в путешествие, вот сейчас они уже идут на посадку. Пенни не перечила матери и оставляла ее в счастливом неведении. Ее отец был против такого пребывания в иллюзиях, однако для Пенни спокойствие матери, даже в «стране чудес» было дороже правды. После смерти матери Пенни Гарнер изложила основы полученного за годы ухода за матерью опыта. Наипервейшие правила: не задавать вопросов, так как они повергают дементных в панику; разговаривать с ними на простые отвлеченные темы, используя те же слова и фразы, что и пациент, копируя их жесты. И самое главное – общаться и вести себя так, как будто вы действительно понимаете больного человека.  И еще одно правило: никогда не перечить тому, что пациент утверждает, чего бы это ни было. Если человеку с деменцией, сидя дома на диване, кажется, что он в аэропорту ждет рейса, то пусть так и будет. Если человек любил когда-то играть в карты, то надо притвориться, что вы новичок и попросить научить правилам игры. Роль обговаривается с родственниками больного. Это постоянная игра, как в фильме «День Сурка», но только в положительном ключе. Одни и те же «декорации» могут служить толчком для создания разных сценариев у дементных. Так, сидя в гостиной пансионата, один из пожилых подопечных считает, что он находится в своем любимом клубе в Лондоне, где он был завсегдатаем после работы, другой воспринимает остальных как членов команды с судна, женщина уверена, что она на службе в церкви, а еще один – на работе.  Чтобы пожилой человек чувствовал себя безопасно в созданном больным мозгом мире, необходимо также придерживаться правил относительно его содержания и границ. Если с человеком рядом нет кого-либо, к кому он привык за всю свою жизнь, то на вопросы о его местонахождении нужно отвечать аккуратно, путем проб и ошибок. Например, если пожилая женщина все еще считает, что у нее маленький сын, и беспокоится о нем, то сказать, что он живет в другом городе, было бы не совсем верно, с точки зрения Гарнер. И даже травмирующе для пациента. Можно просто заверить, что он в детском саду или играет в во дворе – что больше ее устроит. Некоторые родственники, у которых не получалось следовать методам Гарнер, списывали на свою неспособность быть актерами. Их расстраивало постоянное манипулирование, вместе с этим присутствовал страх, что их обман раскроется. Гарнер не отрицала, что ее подход требует абстрагирования от эмоций, то есть для исполнения своей роли следует забыть, что перед вами отец или мать, муж или жена, страдающие от деменции, и представить, что это клиент. Другим родственникам претила ложь. На что Гарнер отвечала, что правда в таких случаях – это эгоизм и инфантильность. Ведь на кону стоит спокойствие эмоционально уязвимого человека. Зная, как мучается больной с деменцией и ухаживающий за ним, испытывать отвращение ко лжи – это по крайне мере неразумно, по мнению Гарнер.  Некоторые специалисты по уходу за дементными упрекали Гарнер в неэтичности ее метода, поскольку это негласное поощрение бредовых идей и иллюзий. Однако Гарнер возражала против такой интерпретации ее метода, ведь речь идет о другом: адаптация прошлого опыта пожилого человека к нынешней реальности, не навязывать ложную идею, а лишь подыгрывать. Например, не убеждать вдову с расстройствами памяти, что ее муж жив, а просто не отрицать.  Несмотря на то что Гарнер оказалась аутсайдером в мире специалистов с соответствующим образованием, поскольку не имела диплома медицинского университета, положительные результаты ее метода были опубликованы в научных журналах. Более того, нашлись исследователи, поставившие цель провести долговременный эксперимент в ряде пансионатов, используя методы Гарнер, объясняя это тем, что сиделки и ухаживающие с большим опытом так и делают: идут на компромисс с подопечным. Ведь пациенты живут в комфортном для себя мире – без ежедневной тревоги, паники и печали. А что еще нужно человеку, когда ему осталось жить в этом мире совсем недолго? Более того, он уже утратил способность различать ложное от правдивого.  В Шагрин Вэлли идет занятие по когнитивной тренировке. Келли, сиделка, раздает листы бумаги с буквами, изображенными точками, которые необходимо соединить в линию. Одни справляются быстро, другие не могут. Джимми Картер, один из самых способных жителей заведения, вдруг заявляет: «Я хочу уйти из этого хаоса. Не могу понять, как я здесь очутился. Никто мне ничего не сказал, просто высадили из машины и уехали. Некоторые пациенты совсем плохи. Мне это место не подходит». Джимми 75 лет. Он любитель сыпать остротами. Сидящий напротив него Пол рисует Джимми карандашом. Получается очень похоже. Еще один, Джордж, очнувшись от дремоты, напевает популярную песенку густым басом, постукивая в такт пальцами по подлокотнику. Джим Бейтел чувствует себя намного лучше, чем вчера. Он уже не переживает так, просто ходит беспокойно по гостиной и коридорам.  Некоторые специалисты в области деменции уверены, что пациенты могут вполне нормально жить в условиях надлежащего ухода. И тогда нет разницы, с деменцией он или без. Порой отношения в семье, где у одного из супругов развивается деменция, становятся более близкими, особенно когда поводов для разговоров становится меньше. Происходит своего рода взросление: люди больше понимают язык тела, эмоций, действуют инстинктивно.  Дочь одного из подопечных интерната, 85-летнего старика, бывшего инженера, влюбленного в свою работу, всякий раз, когда приходила его навещать, писала ему большими буквами записки и развешивала на стене: «Теперь это твой дом», «Ты давно уже на пенсии, на работу тебя уже не примут». А на вопрос, где его жена, дочь отвечала: «Она умерла, ее больше нет». И так много раз, пока отец покорно не согласился: «Да-да, я просто забыл». Один экспертов по уходу британец Грэм Стоукс слышал от пациентов: «Почему вы все лжете нам? Вы сами-то хотите, чтобы ваши отношения с другими людьми базировались на лжи? Почему вы создаете вымышленные миры для нас? Почему вы превращаете дома для престарелых в рестораны и кинотеатры?». Для него это стало моментом истины. Это не обман и не ложь. Это возможность для пациентов жить полноценной жизнью в настоящем, а не пытаться жить моментами прошлого. Ненастоящая автобусная остановка, куда пациент в спешке устремился в надежде уехать домой, это возможность поговорить с ним о желании уехать, что само по себе значимо, потому что сам дом — это уже его прошлое».  Однако сама ложь может сыграть злую шутку. Вы убеждаете пациентку, что ее, муж, умерший несколько лет назад, скоро придет, а она вдруг вспоминает, что его уже нет в живых. Доверие может быть потеряно безвозвратно. Появляется подозрительность. И даже если она потом забудет, почему перестала доверять вам, чувство недоверия все равно останется. Кроме того, может возникнуть несогласованность. На вопрос, где супруг, один ответит, что он ушел в магазин, а другой, что его нет в живых. Это еще больше может ввести больного человека в панику и усилить подозрительность. Еще один момент: ложь уже подразумевает неуважение к человеку. А ухаживающий персонал, который довольно часто меняется в домах престарелых, не имеет, как правило, образования. Видя, как медперсонал и родственники лгут старикам с деменцией, они могут относиться к ним с пренебрежением. И это проявляется во всем: качество уборки, манера общения и многое другое. Ведь они для них не настоящие люди.  Может ли решить этот вопрос юридически, отдав заранее распоряжение на случай деменции? Да, в распоряжении можно определить тактику ведения на случай болезни. Казалось бы, это выход. Но опять же, а вдруг правда для человека с деменцией станет источником непомерного горя и ажитации. Современный философ Рональд Дворкин настаивает на том, чтобы распоряжения выполнялись в точности так, как в нем указано. Это знак уважения. Люди, полагает он, рождены не для удовольствия, а для того, чтобы сохранить человеческое достоинство до самой смерти. И это очень важно. Для некоторых мысль о том, что в последние годы жизни с ними будут обращаться как с детьми, кажется кошмаром, а не облегчением. Именно поэтому распоряжение должно соблюдаться. Ведь человек состоит не только из воспоминаний и мыслей, но чего-то большего, что помогает держать связь с больным человеком на ином уровне – его тело, эмоции. Разве этого не достаточно?  Но и это еще не все. В своей книге «Ложь» философ Сиссела Бок уверяет, что ложь затрагивает не одного человека. «Нужно быть осторожным и все время спрашивать себя», — говорит она. — «Какой еще вред может нанести ложь? Самое главное – вам, тому, кто ее произносит. Что я делаю с собой, повторяя ложь вновь и вновь? Станет ли это для меня привычкой? Стану ли я прибегать к ней, когда в ней нет такой необходимости? Если я ее использую в отношении родственника, не стану ли я это делать в отношении других?». Легче всего считать ложь безвредной, но в любом случае кто-то пострадает от нее. А если это семья, где есть маленькие дети? Дети видят, как лгут взрослые, и копируют их поведение. Как объяснить им, что такая ложь во благо, а другая – наказуема. Доверие необходимо беречь, как мы бережем воду от загрязнения, считает Сиссела Бок. Нет доверия – все рушится.  В нескольких милях к юго-востоку от Амстердама расположилась небольшая деревушка Де Хегевейк. Довольно необычная. Это поселение для жителей с деменцией. Основанное в 2008, оно  до сих пор не имеет себе равных: размером с городской район, застроенный двухэтажными домами. Зайдя на территорию деревни, вы сразу попадаете во внутренний дворик, с фонтаном посередине и благоухающими кустами. В одной части находится театр. В нем постоянно проходят какие-нибудь представления. С другой стороны двора находится большой торговый центр со стеклянной дверью. Там есть паб, кафе, ресторан, помещение для занятий рисованием и для кулинарных мастер-классов, а также небольшой супермаркет. Затем небольшой переход ведет в другие помещения, предназначенные для физиотерапии, в клуб классической музыки, а оттуда – в другие дворики, где уже находятся жилые помещения.  Это то, что вы видите. А «за кулисами» – реальная жизнь: медперсонал, носилки, капельницы, полки с медикаментами. Но жители не видят ничего этого. В Де Хегевейк учтена каждая деталь. Если это музыкальная комната имени Моцарта, то там канделябры, позолоченные зеркала, бюсты известных композиторов. Несмотря на то что голландская деревушка выглядит как декорация, назвать это все бутафорией было бы не совсем справедливо. Например, в супермаркете можно купить настоящие продукты и отнести их в дом, чтобы приготовить обед, но денег там нет. Просто на кассе все покупки подсчитываются и записываются на счет пожилого покупателя.  На территории всего комплекса разбросано двадцать семь жилых домов, разделенных на части по принципу «стиля жизни». Например, в одной части живут люди, привыкшие к первоклассным вещам: они обедают в столовой, больше похожей на дорогой ресторан с подсвечниками и белыми свежими скатертями и классической музыкой. В другом блоке вы увидите обстановку попроще: современная популярная музыка, пиво, хохот во время обеда. В третьем столовая оформлена в стиле «кантри». И так несколько разных «декораций». Основной принцип в Де Хегевейк – создание комфорта, поддержание знакомой обстановки и общение с единомышленниками. Перед поступлением в поселение проводится собеседование с родственниками будущего жителя, чтобы выяснить, к чему пожилой человек с деменцией привык, и потом его определяют в комфортную среду.  В этом городе для пациентов с деменцией все делается для того, чтобы человек чувствовал себя как дома. Утром в дом приходит помощник из числа персонала и вместе с одним из жителей отправляется в супермаркет за продуктами. Потом все вместе готовят пищу. Жители дома по желанию могут помогать чистить картошку или мыть посуду. Запах готовящейся пищи разносится по всему дому. Во всяком случае, жители знают, что еда не появляется сама по себе ниоткуда, как это бывает в обычных пансионатах. Изначально основатели деревни для пожилых с деменцией хотели создать что-то отличное от традиционных пансионатов и интернатов, ведь в них, как правило, жители сидят в большой гостиной, смотрят телевизор, включенный на большую громкость, туда-сюда снует персонал. Подопечные таких пансионатов редко выходят на улицу, да и гулять особенно негде. В голландской деревне закрыт на замок только вход на саму территорию поселения, ведь житель может в любой момент ускользнуть в поисках своего дома, однако они могут свободно передвигаться по всей территории. Специалисты по уходу отговаривали создателей деревни от такой затеи, потому как житель с расстройством памяти и мышления может забраться в фонтан или наесться листьев с кустов, оставаясь без присмотра персонала. Однако свобода для создателей оказалась превыше всего, и они готовы идти на определенный риск. Тем не менее, за все годы существования никто из подопечных не объелся листьями с кустов, а искупаться в фонтане решила только одна пожилая дама в знак протеста, что ее не выпускают за пределы деревни.  Раннее утро. Помощники и жители деловито направляются в супермаркет, члены кулинарного клуба подтягиваются в специальное помещение. Несколько человек неторопливо пьют первую чашку кофе на террасе бара. Слышен привычный для супермаркетов шум: звук тарахтящей тележки, персонал, окликающий друг друга. Тут же слышны ритмы джазовой музыки, доносящейся из кафе. Пожилая женщина в лиловом шарфе, красных джинсах и фиолетовой рубашке проносится мимо в инвалидной коляске на электрическом ходу. К кафе направляется женщина, бормоча песенку. Часов в одиннадцать появляются молодые мамы с годовалыми детьми. Несколькими неделями ранее их заметил персонал, гуляющих недалеко от забора, окружающего деревню, и пригласил на территорию пансионата. С тех пор по средам молодые мамы приходят с детьми и беспрепятственно гуляют по всей территории деревни. Это создает еще более естественную атмосферу. В полдень двое, одетые в черные костюмы, зашли в один из жилых домов, а через некоторое время выкатили гроб и привычными быстрыми движениями увезли его через главные ворота из деревни.  После обеда молодые мамы собрали вещи и ушли с детьми на дневной сон. В небольшом помещении в торговом центре расставлены стулья, а пожилые неторопливо рассаживаются по местам. Сегодня будет концерт струнной и фортепианной музыки. В руках они держат бокалы с традиционным голландским напитком. Вообще-то он алкогольный, но иногда старикам разрешают побаловать себя. Пианист играет популярные мелодии -«Эдельвейс», «О Соле Мио», «Голубой Дунай». Многие подпевают. Даже те, кто уже не может говорить, пытаются произнести слова. Затем зазвучала арфа – «Колыбельная» Брамса, «Ода к радости». Женщина в голубом кардигане знает слова «Колыбельной» и подпевает сильным низким голосом. Сидящий рядом с ней старик в инвалидной коляске стучит пальцами в такт мелодиям и улыбается от нахлынувшего на него счастья.  Затем все, кто мог, встали и начали танцевать. Одна из пожилых женщин пригласила на танец пианиста, и он с улыбкой согласился. Дворник, метущий аллеи, остановился и, опершись на метлу, заслушался у открытого окна, откуда льется музыка. Персонал, у которых только что закончилась планерка, стоит на втором этаже торгового центра, облокотившись о перила, и слушает вместе со своими подопечными шедевры гениев музыки. Музыка – вне времени, вне лжи и правды. Это и прошлое, и настоящее. Ее понимают безошибочно. Ее невозможно забыть.