Мы уже рассказывали личные истории опекунов и больных деменцией из Австралии. Теперь мы перевели статью американской журналистки Бритт Кеннерли, в чью семью деменция приходила трижды. Когда диагноз поставили её матери, женщина решила попытаться вернуть ей воспоминания с помощью путешествий, которые она так любила. Публикуем первую часть рассказа.Я бы хотела, чтобы вы встретили мою мать до того, как на неё налетела деменция и начала клевать её голову, словно ястреб, кружащий над нашей фермой. Вам бы понравилась эта женщина, она нравилась большинству из тех, кто её встречал. Я всегда гордилась тем, что у меня есть мама, с которой могут поговорить мои друзья. Которая много работает, которую уважают и которая научила меня быть сильной женщиной. Но потом стервятник угнездился в голове моей матери, стал выклевывать её память и уничтожать её достоинство. Мы не знаем точно, когда она заболела. Диагноз «сосудистая деменция» ей поставили в мае 2016 года, а до этого в течение двух лет она лечилась от симптомов слабоумия. Каждый третий человек умирает от болезни Альцгеймера или деменции. И каждый, кто заботится о таких людях, участвует в битве, которая изнашивает или даже убивает. Ещё в 2013 году я написала серию материалов под названием «Старение в одиночестве» о пожилых людях, которые живут одни. Когда я навещала маму в Кентукки, я дала ей почитать одну историю. Она сказала: «Это так грустно. И так красиво». Я спросила её, не хочет ли она, чтобы когда-нибудь я написала о ней. Она ответила «да», но только если этот текст кому-то сможет помочь. Через два месяца у мамы случился микроинсульт. Я была в редакции Florida Today, когда моя сестра позвонила мне из Кентукки, чтобы сказать, что маме стало плохо. Я позвонила ей, и мы разговаривали, пока не приехала помощь. Моя мать, невысокая женщина, которая сама меняла масло в своей машине, помогала разродиться корове и пекла самый лучший пирог с ежевикой, была очень напугана и растеряна. Я попросила назвать её имя: Хелен Харни. Кто был первым президентом. В каком году это было. Снова её имя. Она знала все ответы, но понятия не имела, что с ней происходит. «Что я здесь делаю?» — воскликнула она с крыльца дома, который построила вместе с моим папой. «Что происходит? Что я должна делать?» «Мы позаботимся о тебе, мама, — повторяла я снова и снова. — Просто держись». Это рассказ о моей матери — тот, который я ей обещала. И я надеюсь, он кому-нибудь поможет. Глава 1 Просёлочные дороги Кентукки Когда наша семья отправлялась в дорожные поездки, мама всегда брала с собой пластиковое ведро и пару мочалок. Мой отец ненавидел дорогу между Лексингтоном, Кентукки и Цинциннати. Он жаловался на загруженный трафик и хотел, чтобы мы наслаждались поездкой и видами из окна с заднего сиденья нашего фургона, а нас очень сильно укачивало. Тогда мне было восемь, и я уже побывала за пределами Огайо. Когда нас тошнило, мы останавливались, мама доставала ведро, а потом умывала нас мочалками. Даже после этого её руки всегда пахли лосьоном. Мы с мамой проводили много времени вместе в машине до моего отъезда в колледж в августе 1974 года. Каждое утро она завозила меня в школу по дороге на работу на литейный завод. Иногда мы заезжали в магазин, чтобы купить свежие пирожные и пачкали одежду сахарной пудрой. Во второй половине дня мы часто встречались в Dairy Queen (сеть ресторанов быстрого питания. — Прим. ред.). Мы сидели в машине, рассуждали о моём будущем: должна ли я стать учителем (её выбор) или журналистом (мой)? Мы проводили время вместе и после того, как я вышла замуж в 1983 году. Я пригласила маму на мюзикл «Семь невест для семи братьев». Тем вечером я заставила её попробовать хороший мерло, который она, непьющая, назвала «отвратительным» и «сильно переоценённым». Она впервые попала в бар, чтобы посмотреть выступление группы моего мужа. Она назвала этот бар «дорожным домом», заказала несладкий чай со льдом и, посмотрев концерт, сказала мне, что понимает, почему я влюбилась в барабанщика. К концу вечера в шумной, наполненной дымом комнате, жёны других музыкантов рассказывали свои истории моей маленькой матери. Одна девушка, Эффи, потерявшая мать в юном возрасте, опустила голову ей на плечо. Мама спрашивает об Эффи и сейчас. Мы продолжали путешествовать. Во время одной незабываемой поездки в 2006 году, спустя 12 лет после смерти моего отца, мы с сестрой будто вернулись в подростковый возраст. Началось с того, что Линда отправилась в путешествие в плохом самочувствии. К середине пути плохо стало и маме, и моему мужу. Мы сделали остановку и вся семья, кроме меня, застряла в туалете. Это было первое путешествие, когда мамино ведро не понадобилось мне. Мама плакала, она всегда была движущей силой в нашей семье. Мой муж Дуг успокаивал её. К концу отпуска все оправились от болезни, и мы отправились на Ки-Уэст, чтобы поужинать. Мама сказала, что этот отпуск «лучший из тех, что у нас были». «И мне не пригодилось твоё ведро», — сказала я. Глава 2 «Надеюсь, со мной такого никогда не случится». Но всё это было до деменции моей мамы. В 1983 году эта болезнь убила мою бабушку по материнской линии. Брат моей мамы, Годфри, умер спустя несколько месяцев после того, как у него диагностировали Альцгеймер. Когда он покинул этот мир, 8 июня 2012 года, его дети, моя мама, моя сестра и я были рядом с ним. Медсестра сказала нам, что когда смерть дяди Годфри приблизится, его ноги начнут синеть. Моя мать несколько раз заглядывала под одеяло. И когда синий цвет начал путешествовать по его ногам, а закат начал пробиваться сквозь шторы, мой милый дядя умер, рядом со своей плачущей сестрой. Теперь, когда я понимаю, что меня тоже ждёт это проклятое «долгое прощание», о котором говорят люди, наблюдавшие, как их любимый человек исчезает, я хотела бы, чтобы сейчас всё было для нас. Поездка, эгоистично подумала я, могла бы помочь пробудить воспоминания. И в начале 2016 года я позвонила и спросила маму, которой тогда было 83: «В какой точке мира мы встретимся?» Я видела нас на бродвейском шоу в Нью-Йорке или на Ямайке, или встречающими рассвет в круизе. Я хотела, чтобы мы были вместе, как много лет назад в Ки-Уэсте. «Вашингтон», — сказала она. Я удивилась, потому что я не была там с тех пор, как президентом был Клинтон. Мы были в Вирджинии, когда я была ребёнком, и, может быть, поэтому мама захотела туда вернуться. Я прилетела в Кентукки за несколько дней до нашей поездки, и мы начали собираться. Два часа мы искали тёмно-синие брюки, которые, по мнению мамы, у неё точно были и лучше всего подходили к её новой блузке. Моя сестра, ставшая её опекуном, рассказывала мне, что мама должна принимать семь таблеток, прописанных врачом. Линда учила меня ежедневно менять патч на её спине, напомнила, что любит есть и пить наша мама, и предупредила: «Если она скажет, что хочет помочиться, она будет мочиться. Найди ванную комнату». Мы с мамой обсудили, какая погода будет в Вашингтоне в июле. «Жарче, чем в аду», — сказала ей я. Она ответила: «Но маленькие старушки всегда простужаются», — и стала настаивать, чтобы мы взяли связанный её матерью свитер. Моя бабушка Бесс, умершая от деменции в 1983 году, носила его в доме престарелых, где исчезали её воспоминания. Внутри свитера было её имя — «Бесси Барнс». Интересно, моя мама понимает, почему она любит этот свитер? Помнит ли, кто такая Бесси Барнс? Во всяком случае, по дороге мама была спокойна, ей было уютно в этом свитере и я впечатлила её, когда попросила принести нам в самолёте еду. Она смотрела на облака и шутила о их форме. Я задумалась: это был всего пятый полёт в её жизни. Мой папа, ветеран Второй мировой войны, отказался летать после возвращения из Северной Африки. Как-то мама летела одна домой из Флориды с пересадкой в Чикаго и должна была провести ночь в аэропорту. Она немного испугалась, но потом говорила, что люди были к ней очень добры. Мама любовалась маникюром, который сделала ей моя сестра. Впервые в жизни она выбрала красный цвет лака. «Мой отец не разрешал мне красить ногти», — сказала она. Всё это её очаровывало. Эскалатор аэропорта. Карусель багажа. Рестораны, кофейни, такси, доставившее нас в отель, толпы людей, скорость большого города. «Я никогда не видела ничего подобного», — говорила она. И это было правдой. В нашем родном городе живёт 6300 человек. Он расположен в сельской местности, и когда я росла, большинство из тех, кого я знала, были фермерами или работали на заводе. Там нет ночных клубов, торговых центров, а по воскресеньям не продавали алкоголь. Оказалось, что и от гостиничного номера мама пришла в восторг сильнее, чем я предполагала. Я щёлкала фотоаппаратом, идя за ней. Когда мама восхищалась отелем, бассейном и внутренним двором, её речь была ясной и чёткой. Она всегда становилась такой, когда говорила о чём-то особенном. Я быстро привыкла к обязанностям опекуна и особенностям в поведении мамы, о которых мне говорила сестра. То, что она хочет записать в блокнот каждую принятую таблетку. Что она встаёт на 2-3 часа раньше и толкает меня, спрашивая, не проснулась ли я. Что просит каждые несколько минут говорить, сколько сейчас времени. Она спрашивала: стоит ли нам записывать все места, где мы находимся, но я убедила её, что вся информация есть в моей голове и телефоне. «Ты столько знаешь! — восхищалась она, когда я расплачивалась кредиткой в такси. — Когда и откуда ты всё это узнала?» «От тебя, мама. Ты была хорошим учителем», — ответила я, а она просияла от гордости на весь оставшийся день. Она будила меня в пять утра, говоря, что ей пора пить таблетку, а в десять уже ложилась спать. Я  сказала ей, что мы можем посмотреть столько, сколько она захочет. «Мы должны посмотреть всё. Возможно, я больше сюда никогда не приеду»,— заметила она. В тот день, когда температура достигла 30 градусов, мы обошли город. Мы стояли напротив Белого дома и разговаривали с другими туристами. Мы посетили Театр Форда и Монумент Вашингтона. Мама стояла под словами «Камень надежды из горы отчаяния», высеченными на монументе Мартину Лютеру Кингу, и сказала, что не может поверить, что люди могут ненавидеть друг друга только из-за цвета кожи. И почему люди продолжают убивать друг друга из-за религии, спросила меня она? Она разговаривала с незнакомцами, рассказывала о своей дочери-репортёре, которая устроила ей эту поездку. Путешествие она называла незабываемым. В Капитолии никто не мог сфотографировать нас вдвоём. Я снимала маму, и на всех фотографиях я отражаюсь в её солнечных очках. Сейчас эти фотографии останавливают моё сердце. Она выглядела такой счастливой. Тогда она спросила меня: «Ты точно знаешь, что убило Годфри?». Я сказала ей, что это была болезнь Альцгеймера. Она ответила: «Что это? Надеюсь, со мной такого никогда не случится». Глава 3 «Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…» Утром в субботу, накануне посещения Белого дома, мама проснулась в пять утра, чтобы быть готовой поехать на такси в семь. Она стояла в коридоре, пытаясь решить, что надеть. Суетилась с причёской, раздражалась из-за того, что не взяла с собой гребень, что она может сделать без гребня? Она была красива и взволнована, как всякий человек, который доволен происходящим, потому что находится рядом с кем-то, кого любит, и ждёт приключений. В очереди она осматривала туристов и шепнула мне, увидев мужчину в майке и женщину с глубоким декольте: «Я не могу поверить, что кто-то так оделся в БЕЛЫЙ ДОМ. Что если президент Обама выйдет?» Она немного испугалась, когда мы проходили через рамки металлодетектора. Сотрудник охраны, заметив это, сказал ей, что она всё делает правильно. В Белом доме мама была в восторге, направляясь к бюсту Линкольна, а затем к фотографиям семьи Обамы. Добрый полицейский спросил нас, нужна ли маме помощь, чтобы подняться по мраморным ступеням, и доставил нас наверх на лифте. Люди смотрели на нас, следующих в сопровождении полицейского к служебному входу, пытаясь понять, есть ли рядом кто-то важный. «Только мы», — сказала мама одному человеку с камерой в руках. Зелёная, красная и синяя комнаты. Столовая и Китайская комната. Мама задержалась в комнате, где президент Кеннеди лежал после покушения, чтобы обсудить это с присутствующим там офицером. Я сказала ей, что до сих пор помню, как она и мой дядя поддерживали кандидатуру Кеннеди, хотя мне тогда было три года. Мама не помнила об этом, но потом сказала, что помнит, как мой отец сидел несколько дней перед телевизором после убийства президента. Когда мы вышли из здания, мама прислонилась к забору. Ей стало нехорошо, и я побежала к женщине, которая продавала воду. Продавщица увидела, что моей маме плохо, и попросила не беспокоиться о двух долларах за бутылку воды, чтобы «просто позаботиться о своей маме». Когда мы вернулись в отель, я спросила её, готова ли она продолжить наш тур. Она ответила «да». Когда мы спускались по лестнице Мемориала Линкольна к бассейну, мама считала каждый шаг. Она делала это достаточно громко, чтобы слышала я, но достаточно тихо, чтобы не слышал никто больше. «Один, два, три, четыре», — по-детски говорила она. Она наклонялась и поднимала мусор, который был на ступеньках. «Что это?» — спрашивала мама. «Просто мусор», — всякий раз отвечала я и выбрасывала его в урну. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. От Мемориала Линкольна ведут 87 ступеней. Вечером, после того, как мама немного поспала, мы обедали с моими друзьями Биллом и Джеремом. Я рассказала ей, что этих людей я встретила в Индиане, когда работала там журналистом. Она не сказала за обедом и десяти слов. Я чувствовала, что она немного перегружена информацией, несмотря на то, что она по-прежнему настаивала, что не устала. Её реакции замедлялись. На обратном пути мама сказала, что прекрасно провела время, а мои друзья — красивые и умные, и что она мной гордится. «Мне нечего было вам сказать. Я просто хотела на вас смотреть», — сказала она. В ту ночь мы долго не ложились спать, хотя нам нужно было быть в аэропорту в семь утра. Мы выключили телевизор и долго разговаривали, обсуждая всё, что удалось увидеть в Вашингтоне, вплоть до протестующих на улице с лозунгами «Свободный Тибет» и «Война не ответ». Она уснула в середине моего рассказа о маркировке ГМО. А в четыре утра она снова встала, чтобы куда-то идти. Она снова и снова спрашивала меня, упаковала ли я её таблетки. «Они нужны мне каждое утро». Она просила не забыть её булавки и расчёску, и повторяла: «Я просто не смогу без этих таблеток». «Мы правда выбросим это?» — спросила она, когда я доставала из холодильника остатки китайской еды. Когда мы шли по аэропорту, мама взяла меня за руку. Она остановила меня у киоска: «Мне нужно что-то купить для Линды». Я напомнила ей, что мы уже купили подарки сестре и её внучке. Мама растерялась, но потом сказала: «Мне кажется, это хорошая вещь», указывая на небольшую копию Белого дома:«Для меня». Она заявила, что должна сама за это расплатиться, когда продавец упаковывал безделушку. «Когда у меня была работа, я могла платить за всё», — говорила она. «Когда у тебя была работа, ты выручала мою задницу не один раз», — ответила я. Она взяла меня за руку и прижалась ко мне, отпуская только тогда, когда нам нужно было проходить контроль по одному. Насколько я знаю, она забыла детали нашего путешествия уже тогда, когда мы сели в самолёт. Она заснула, когда мы ждали взлёта, и тихо начала храпеть. Потом проснулась и снова взяла меня за руку. Я шутила про ведро, которое мне больше не нужно, и вспоминала задние сиденья в машине отца, с которого начались наши совместные путешествия.