«Сколько вам еще работать?» — спросил начальник Венди Митчелл, когда в июле 2014 года ей поставили раннее начало болезни Альцгеймера. «У меня наготове был целый ворох предложений, каким образом я смогу выполнять свои обязанности в качестве администратора в Департаменте здравоохранения, которому я отдала двадцать лет своей жизни, работая с удовольствием. Либо растерявшись, либо по незнанию менеджер не мог ничего придумать. В своем календаре он отметил день моего преждевременного ухода на пенсию по состоянию здоровья. Через восемь месяцев. Как положено в таких случаях. Когда мне было 58, появились первые симптомы болезни Альцгеймера. Два года я испытывала трудности с запоминанием текущих событий, иногда отчаянно пытаясь подобрать простое слово. Однажды вообще слово «и» вылетело у меня из головы прямо на совещание, и я напряженно пыталась его отыскать. Болезнь наступала, и для меня это оказалось нешуточным делом. Но даже так, я все еще не осознавала, что болезнь может поставить точку моей работе. Появилось множество трудностей, но я чувствовала в себе силы и способность принести пользу. Кроме того, я работала в системе здравоохранения, гордящейся своим чутким отношением к каждому пациенту. Однако проявить сострадание к своему больному работнику она не смогла. Но ведь сейчас люди живут дольше, а значит случаев, когда работнику ставят преждевременную деменцию, станет все больше. Только в одной Британии свыше сорока тысяч людей младше 65 лет с таким диагнозом, а в США и вовсе больше двухсот тысяч только с болезнью Альцгеймера. И работодатель не может взять и списать их со счетов. Все-таки работник с большим стажем остается ценным ресурсом, поскольку опытен и может передать знания вновь пришедшим сотрудникам. Начальникам нужно понять, что опыт и знания не уходят за один день, ведь болезнь прогрессирует постепенно. Я почти не изменилась с того дня, как узнала о своем диагнозе, просто мне теперь надо мою жизнь и мою работу организовывать по-другому. Пока я дорабатывала отведенный мне срок, пришлось ввести некоторые изменения. Оказалось, мои коллеги проявили гораздо больше понимания, чем руководство. Они не спеша выслушивали меня, давали время подумать, спрашивали, чем помочь. Они изобрели ради меня систему: каждому сотруднику в отделе присвоили цвет, поэтому задания отмечались на разноцветных стикерах. Если раньше они просто забегали в кабинет за ответом на вопрос, то теперь отправляли все по почте, давая мне время на размышление. Если мне приходилось работать дома, они звонили мне в оговоренное время, чтобы не отрывать лишний раз от дел. А я, в свою очередь, заводила будильник на пять минут до намеченного звонка, чтобы завершить задание и подготовиться к входящему звонку. А когда я утратила способность узнавать моих сотрудников по телефону, они просто писали мне на почту или обговаривали текущие дела при личной встрече. Недавно я читала статью про одну женщину с болезнью Альцгеймера, чей работодатель из сетевого магазина сократил ей рабочий день и оставил только те обязанности, которые ей были на тот момент под силу. Руководство подошло с пониманием, что работница с диагнозом еще может внести посильную лепту в дело. Конечно же, такой подход помог ей сохранить лицо и свою самооценку. Я уже больше не работаю в системе здравоохранения, однако энергии и времени у меня достаточно, поэтому я направила их на участие в благотворительных организациях и группах помощи дементным, постоянно делясь своими ощущениями и своим опытом с врачами, сиделками, ухаживающими. Я чувствую, как меня ценят, а моя постоянная занятость не дает болезни развиваться быстрыми шагами. Оглядываясь в прошлое, я все время думаю, как бы все обернулось, если бы мой начальник просто поговорил бы со мной, сказал бы, что я ценный работник для его отдела, что теперь его очередь протянуть мне руку помощи. И просто бы спросил: «Что я могу сделать, чтобы вы у нас подольше поработали?». Если бы у меня была возможность ответить, я бы сказала: «Я останусь работать столько, сколько вы мне позволите».