-
-
Многие наши пользователи не могут без содрогания слышать сочетание «психиатрическая больница». Много негатива мы слышим из рассказов об ужасах и кошмарах «психушек» на нашем сайте. Поэтому наткнувшись на репортаж из «психушки», построенный совсем в ином ключе, я не смог удержаться, чтобы не поделиться. Я понимаю, что текст написан в рамках некое PR-проекта, но это по-своему тоже документ. В общем, почитайте. Заведующая женским геронтологическим отделением № 5, врач-психиатр с 20-летним стажем Мария Трофимова на пальцах объяснила, почему «старики — те же дети», как «не прозевать бабушку» и для чего лучше не врать себе. В Богданово работают сразу два отделения для бабушек и дедушек, оба переполнены. Сейчас в женском отделении 57 человек вместо положенных 50, в палатах повышенной комфортности — 13 вместо 10. Здесь лежат пациенты от 60 лет и старше, но чаще это всё-таки люди в возрасте 80+. Бабушек стараются не размещать поодиночке, хотя родственники и просят об этом. Если у пожилого человека проблемы с памятью, ему нельзя в отдельную палату, иначе в закрытом, неизвестном пространстве он окончательно растеряется. Дома всё привычно: тут кровать, тут стол, тут стул, а в больнице всё чужое, ещё и одна, поэтому соседи по палате приветствуются. О распорядке дня и хитрых бабушках Распорядок дня немного отличается от правил в других отделениях. Строгого соблюдения режима от бабушек не требуется. Их будят позже, чем остальных пациентов, — примерно в начале восьмого утра. Затем нянечки и медсёстры приводят пациенток в порядок — немногие сами способны справиться с утренним туалетом. Под некоторыми приходится полностью перестилать постельное бельё (и не один раз в день). Памперсы не всегда помогают, так как пациенты могут их срывать. После наступает время завтрака и приёма лекарств, мы стараемся давать их вместе с едой, потому что некоторых особенно упрямых больных не удаётся уговорить выпить нужную таблетку. Молодого шизофреника и то легче убедить. Бабушки хитрят. Есть и другая крайность в виде постоянного выпрашивания пилюль, которые потом складируются «до лучших времён», потому что «в деревне нет аптеки». А что это за лекарства, как их принимать — это их уже не волнует. До обеда — время процедур, анализов, обследований, капельниц. Потом «тихий час», который мы тоже не очень соблюдаем, потому что в старческом возрасте люди высыпаются за 4-5 часов, и дневной сон может окончательно сбить нарушенный болезнями режим. Новорождённые спят гораздо больше взрослых людей, но со временем наша потребность в сне уменьшается. Это признак нормального человеческого старения. Понятное дело, что людям, которые отработали весь день, пришли домой, только уснули, ночные хождения выспавшихся за день родственников мешают. Начинаешь выяснять, и оказывается, бабушка поспала два часа утром, три часа днём, ещё два вечером, а ночью, естественно, она спать не будет. И зачем в таком случае человека специально «гасить» таблетками? Потом — прогулка. Её продолжительность зависит от погоды. Но, как правило, наши бабушки мёрзнут даже в 30-градусную жару. Их выведешь, они гуськом-гуськом и назад пошли со словами: «Что-то холодно!» А так любят сесть на завалинке песни попеть: поют и на прогулке, и в отделении после обеда. Ужин ранний — в 17:30, поэтому потом мы стараемся что-то ещё им давать. Их обязательно надо подкармливать перед сном, если они не поедят, тоже будут плохо спать. Отбой — с восьми до десяти вечера — кто как укладывается. Мы ногой не топаем, этого и нельзя делать со старыми людьми. Телевизоры в отделении не прижились — и мы ставили, и родственники привозили — бесполезно. Они в таком состоянии старческого слабоумия, что уже не схватывают картинки и информацию: не понимают, о чём речь идёт. Телевизор не смотрят, но зато начинают тягать его: кому-то громко, кому-то тихо. В итоге всё заканчивалось тем, что телевизор разбивался. В палатах повышенной комфортности, где по два-три человека, способных более-менее себя обслужить, телевизоры есть. О диагнозах и альпинизме Самый частый диагноз у здешних пациентов — старческое слабоумие или деменция с сопутствующими нарушениями поведения, галлюцинациями, паранойей и бредом. К ночи наши пациенты начинают «вставать на дыбы». Днём ещё ходила, всех узнавала, вечером началось: собрала вещи, пошла в садик детей забирать, корову доить, кошек кормить, мужа, который давно умер, от любовницы спасать. Все переживания, которые их когда-то беспокоили, вдруг актуализируются, они перестают понимать, где находятся, рвутся домой, причём даже находясь дома. Все наши болевые ощущения, тревоги, страхи обостряются как раз к ночи, вот и у бабушек сосудистые кризы чаще всего случаются в этом время. И магнитные бури на них влияют. Приходишь утром и выясняется, что всю ночь все ходили-бродили, плакали-кричали, куда-то рвались. Зато следующей ночью, при прочих равных, спят, как сурки. То же и дома происходит. Выписываешь, вроде, бабушка-божий одуванчик, где положишь — там возьмёшь, но проходит какое-то время и начинается: все ночью её караулят, с окон снимают, никто не спит, в итоге вызывают «скорую». Днём, чтобы бабушки не терялись, их закрывают, тогда они колотят в окна-двери. Была у нас бабушка-альпинистка, худенькая, маленькая, две косички, 92 года — в чём душа держится, но вылезала отовсюду, пролезала сквозь решётки. Меня только через пару дней предупредили, что она в молодости занималась альпинизмом, а мы не понимали в чём дело и целыми днями ловили её по территории больницы. Слабоумие у пожилых людей проявляется всё чаще. Не знаю с чем связать: увеличение продолжительности жизни, экология, питание… Раньше такой диагноз был нонсенсом. В больших, крепких деревнях жила тысяча человек и одна бабушка, которая память потеряла и от немцев отстреливалась. Все её караулили, чтобы в лес не ушла. А сейчас в городах практически в каждой семье кто-то доживает до такого состояния. 80-90 лет — ещё ладно, а если та же болезнь Альцгеймера начинается в 50-60, то это, конечно, горе. У меня была такая пациентка в возрасте 46-ти лет. Её поймали уже по городу бродящей. «Развалилась» она очень быстро. Ранние формы Альцгеймера — исключительно наследственная история. Такие штуки начинаются исподволь, человек живёт, ничего не замечает, но миелин в клетках мозга у него уже откладывается. Сейчас за рубежом активно применяются препараты, которые препятствуют отложению этого белка. Но чтобы их принимать нужно точно знать, что у тебя именно наследственная форма болезни. О первых признаках Часто первые признаки заболевания принимают за депрессию, усталость, забывчивость. Мол, все мы люди, бывает. Не туда положила, забыла куда поставила, десять раз цветы полила или наоборот засушила, стала «какая-то грустная», слово в разговоре забыла — это и есть первые симптомы. У некоторых появляется слезливость: палец покажешь, человек уже плачет. Или вот узелки постоянно вяжет на верёвочках, что-то рвёт, теребит, монотонно перебирает — тоже нехорошие признаки. Лечиться надо начинать, когда человек ещё сам себя обслуживает, но появились какие-то нехарактерные для него вещи. Например, бабушка стала хуже готовить: пришли, а у неё суп скис, хотя раньше такого не было. Такие мелочи, как правило, пытаются списать на усталость, на возраст, на самочувствие. Но когда она по городу зимой разгуливает в пижамке, это уже запущенные вещи. Случается, конечно, что болезнь возникает внезапно. В группе риска — люди, у которых в семье у родственников уже было что-то подобное, люди с высоким давлением, аритмией. Любые невылеченные заболевания сердца, лёгких, повышенный сахар тоже могут привести к печальным последствиям. Сахар в норму приводишь, и голова на место становится. Или вот бабушку из деревни глухой привезли. Двусторонняя пневмония, недостаток кислорода и, как следствие, неполадки с психикой. Пневмонию вылечиваешь, бывает, и в ум приходят, никаких нейролептиков, антидепрессантов не требуется. Иногда не помогают никакие таблетки, капельницы, а лучше всего перед сном с бабушкой, как с младенцем, просто посидеть или зафиксировать аккуратно простынёй, чтобы успокоилась. За руки-за ноги, конечно, привязывать не надо. Человек поспит, но мозги-то всё равно на место могут и не встать. Она продолжит жить в своём мире событиями 20-30-летней давности и настойчиво рассказывать о том, что, к примеру, собирается в магазин или с Петькой в лес за ягодами. Тут её, как ребёнка, надо чем-то отвлечь: «Смотри, по телевизору президента показывают!» или «Пойдём поедим!» Переубеждать «Ты чего! Петька давно умер!» — бесполезно. Всё равно через десять минут начнётся то же самое, а бабушка расплачется или разозлится. О родственниках и честности перед собой Сейчас всё меньше тех, кто воспринимает психиатрическую больницу как способ избавиться от родственника. Чаще хотят просто подлечить, попытаться ещё поцарапаться-побороться, чтобы остановить процесс. Ещё привозят, когда всё окончательно выходит из-под контроля, и они не справляются. Нанимают сиделок, но и они не выдерживают. Осуждать никого нельзя. Люди намучились. Хорошо, когда приходят и честно говорят: «Я устал, я не справляюсь. Можете меня осуждать, но я больше не могу. Сил нет». Тогда с этим можно что-то сделать, бабушка месяц-два полежит в больнице, за это время человек отдохнёт и пациентке, вроде, получше станет, её заберут домой. Или уже помогаешь оформляться в дом-интернат. Там сейчас условия хорошие, можно и домой забирать на 90 дней в году. Но тут человек должен честно признаться самому себе и не бояться мнения окружающих. Хорошо осуждать, когда сам не сталкивался с этой проблемой. Ну, не справляется человек, не может бросить работу, детей и сидеть с бабушкой. Бывают ситуации, когда вся семья, в том числе несколько маленьких внуков, живут с больной в одной квартире, а она, к примеру, ходит и калом мажется. К тому же пожилые люди плохо относятся к детям. Когда идёт процесс болезни, дети, которые постоянно шумят-мельтешат, начинают их раздражать, и бабушки, какие бы хорошие ни были, могут на ребёнка накричать, стукнуть его, потому что он «слишком много бегает и слишком много говорит». Поэтому надо себе признаться, что ты несправляешься, и в интернате будет лучше, а на время отпуска бабушку можно забирать домой. Хуже, когда люди испытывают чувство вины, но признаться в этом не могут и начинают мучить всех вокруг: и себя, и врача. «Ой, давайте я только на десять дней привезу», «Ой, а можно ещё на десять дней оставить?» И длится это несколько месяцев. А потом они верят в жалобы бабушек, которые говорят, что их у нас обижают, но до того они точно так жаловались, что их обижают и обворовывают дома. Для старческого возраста вообще характерна идея ущерба: их все обижают. Плюс память страдает: вещи положила и забыла куда, а потом списывает это на то, что её обокрали родные. Суммы могут называть самые невероятные. Чаще всего в их сознании ущерб им хотят нанести именно те, кто находится рядом. Живёт она с дочкой, значит, дочка плохая, «поеду к сыну». Приезжает к сыну, через какое-то время сын становится «плохим». Если родственников нет, то плохой тот, кто приходит чаще, или врач, который «много лечит», «не лечит совсем», «не даёт таблеток» или «даёт целую гору». А когда их моешь-переодеваешь, вообще целая проблема: украли платок, украли халат… И родственники мучаются: «Ну вот, я же не хотела ей плохо сделать, а у неё тут синячок, а она плачет и грустит в больнице». Когда приходит осознание, они успокаиваются и говорят: «Ладно. Давайте в интернат оформлять», а до этого три месяца резину тянули. Когда у человека начинается бред, им кажется, что соседи их травят газом, нарочно шумят, стучат в стены и вообще притон устроили. Бывает даже, родственники верят в это, перевозят бабушку с квартиры на квартиру. На новом месте через некоторое время начинается то же самое, якобы прежние соседи переезжают вслед, устраивают заговоры, читают мысли, ночами разговаривают и всячески мешают бабушке жить. У меня была больная, которая трижды так переезжала. Ещё больные очень подозрительно относятся даже к родственникам, но зато мошенникам готовы отдать и деньги под матрасом, и квартиру отписать. У таких больных надо забирать документы на квартиру. Другая пациентка стала обвинять детей, что им от неё нужна только пенсия и квартира, переругалась со всеми и жила в итоге одна. Никто к ней не лез, но знали, что она прижимистая и всё складывает на книжку. И вот кто-то родственников вызвал, а в квартире у матери уже и грязь, и бельё не постирано. Пошли вместе пенсию получать, потому что сама она уже не могла, а у неё 200 тысяч с книжки пропали. Стали приводить квартиру в порядок, потому что ехать к ним бабушка отказалась, и вот звонок в дверь, а там соседка: «Нина Пална, дайте 50 тысяч в долг!» И сколько она так ей «занимала» — неизвестно. Тут дети из комнаты вышли, она сразу и сбежала. О суицидах Если человек пожилой, но с головой у него всё в порядке, то он может предпринимать попытки самоубийств из-за чувства одиночества: «Никому я не нужен. Жизнь я прожил не так». Или на фоне болезней, когда «всё болит». Некоторые терпят, а некоторые… Другие расстраиваются, что пройтись по улице не могут, дойти до магазина — проблема, обслужить себя — проблема. Чаще всего те, кто в уме, доводят свои попытки до конца. А когда пошли проблемы с головой, то они запросто могут выйти в окно, просто перепутав его с дверью. Был такой случай: бабушка сидела-сидела дома и вдруг решила, что зять хочет её убить, взяла и в окно сиганула. Бывает, много таблеток выпивают. И тут сложно сказать, она осознанно это сделала или просто забыла, что уже принимала лекарства. Поэтому родственникам я советую не оставлять сразу все лекарства. Случается ещё, что газ забывают выключать, отсюда взрывы в домах. В этих случаях воду и газ лучше полностью перекрывать, но и тут бабушки-дедушки догадываются в чём дело, начинают выбивать окна и кричать, что их закрыли и держат в темнице. Добрые люди вызывают МЧС, полицию. И так много раз.
-
Спасибо, Александр, что поделились статьей! Почему-то веришь в написанное больше, чем в радужные описания частных пансионатов. Честно рассказано обо всех особенностях больных, что внушает доверие. Думаю, неприятные ситуации, обусловленные человеческим фактором персонала, бывают, ведь не ангелы и не роботы работают в данном учреждении. Но кажется, что с таким подходом острые углы и конфликты сглаживаются своевременно и адекватно.
-
Хорошая статья. Человеческая какая-то. И верить хочется, что подлечат и отдадут без ухудшений… Эх, где же вы, такие больницы и интернаты?
-
Спасибо за статью..Без ужастиков, но и без сюсюканья… Никаких швабр, щеток и ершиков… Я знаю, что в нашем ПНД очень достойное геронтологическое отделение…Слышала отзывы родственников…Да, не санаторий, больница, но уход достойный… Соседка уезжала к дочери, оставляла на месяц там тетушку, за которой ухаживает…На своих ногах тетя вернулась домой, без синяков, причем даже довольная…
-
Хорошая статья, но про себя отметил ключевое слово -переполнена А если оглянуться , гос-во открыло в вашем городеиновую больницу новый пансионат ? Ответ очевиден
-
Понравилось про бабушку-альпинистку)))
-
А вот статья про Смоленское областное государственное бюджетное учреждение Геронтологический центр «Вишенки». Студенты -медики попали туда на практику. К сожалению, в геронтологических центрах вот такая ситуация наиболее реальна, чем в Богданово. «Дело Ругина» в профессиональном медицинском сообществе вызвало новую волну разговоров о том, что врачи — жертвы сложившейся системы. Практически невозможно противостоять, когда гонка за показателями, оглядка на корпоративную этику преобладают над здравым смыслом. Единственный способ оставаться человеком в гнилой системе (а заодно обезопасить себя от внимания следственных органов) — становиться бюрократом. Нет нужных по стандарту лекарств — запись в карте пациента о дефиците рекомендованного лечения и докладная начальству. Нет оборудования — записка в администрацию и так далее. Студенты одного из медицинских образовательных учреждений Смоленска летом побывали на практике в местном геронтологическом центре «Вишенки». Реалии дома престарелых, где с постояльцами обращаются как с животными, ребята вспоминают с ужасом. Старшие коллеги, когда студенты описывали интернатовские нравы, пожимали плечами: так везде. Однако будущие врачи пока еще не разучились считать, что это — ненормально. Написали открытое письмо в независимый профсоюз медицинских работников «Альянс врачей». Цель — помощь старикам и самим сотрудникам центра. Ведь это так важно — оставаться людьми несмотря ни на что. «Лента.ру» записала рассказ одного из студентов. Поскольку времена сегодня людоедские, ребятам может грозить отчисление за активную гражданскую позицию — их имен мы не называем. Лучше умереть, чем тут Место летней практики студенты обычно не выбирают, по крайней мере, на первых курсах. Нас просто распределили в геронтологический центр. Работали там две недели. Задачи: ставить уколы, мерять давление, менять подгузники, мыть полы. В общем — быть на подхвате во всем. «Вишенка» — это огромный загородный комплекс. Практически в лесу стоят 8-9 этажные корпуса. Обитатели — люди от 50 лет и старше. В первый день на инструктаже нас предупредили, что жильцов нужно называть именно постояльцы, а не пациенты. Все они распределены по принципу: кто еще двигается, тот на более низких этажах. Неходячие — на самом верху. Самочувствие у всех разное. У кого-то деменция, кто-то вполне адекватен, кто-то после инсульта пытается встать. Желание как-то улучшить свое состояние есть у многих жильцов. По идее им нужна помощь реабилитолога, многим не помешал бы психолог. Но таких специалистов в этом центре нет, либо их очень мало. Большинство постояльцев живут в общих четырехместных палатах. Есть немного одноместных комнат. Как в них попадают — не знаю. Возможно за доплату какую-то. В одноместную палату родственники могут купить постояльцу телевизор, холодильник. В общих палатах жильцы просто лежат. Месяцами — точно. А может, и годами. Некоторые комнаты даже проветрить нельзя. Окна есть. Но они заклеены даже летом. Телевизор в отделении есть в общих холлах. Но если человек не ходячий, то как он туда доберется? День у стариков проходит однообразно. Утром просыпаются. Завтрак. Возможно, кому-то измерят давление. Но не факт. Часто записи в журналах о давлении делались посто так. Возможно, кому-то дадут инсулин. Но тоже не факт. Ко мне была прикреплена пациентка, которой по идее нужно было ежедневно ставить уколы. Но препарат нам выдали только к концу двухнедельной практики. Хочется надеяться, что укол ей ставил кто-то еще. Но мы там постоянно крутились эти дни и заметили бы это. Возможно, сахар у нее не прыгал, поэтому в инсулине она не нуждалась. Я конечно хочу на это надеяться, но… Моральная атмосфера удручающая. Часто постояльцы отказывались есть. А одно из наших заданий было — помощь в кормлении лежачих. И тогда мы хитрили, уговаривали: «Ну почему вы отказываетесь? Нас будут ругать. Вам нас совсем не жалко?» Только одна женщина на наш «шантаж» не поддавалась и шептала: «Я лучше умру, чем буду тут находиться». Сотрудники в центре — разные. Есть те, кто старается все по совести сделать. Была буфетчица, очень хорошая. Она знала, что одна из постоялиц ела исключительно супы. Конечно, старалась побольше в ее тарелку «наловить» картошки. Но сами понимаете — одним больничным супом не наешься. Поэтому чтобы хоть немного сытнее было, буфетчица в тарелку этой бабушки дополнительно размалывала котлету. Немало перегоревших работников, которым уже все равно. Однажды мы сделали постояльцу перевязку ноги. Чуть позже пришли санитары и увезли его мыться. Как оказалось, мыли прямо в этой повязке. Почему бинты не сняли — не знаю. Может, лень. Привезли назад. Прямо на эти мокрые бинты натянули носок, накрыли одеялом и ушли. Потом пришла родственница, обнаружила это все, разозлилась. Увидела перед собой людей в белых халатах, то есть нас, практикантов. И выдала по полной программе, что думает о здравоохранении и о врачах. Нам неловко, потому что вроде как мы должны были предусмотреть это. Но нас не предупредили, что будет банный день. Кроме того, банные дни там своеобразные. Эти помывочные мероприятия — не для всех. По крайней мере, многих лежачих они не касались. Подойдут санитары к человеку, принюхаются — вроде не сильно пахнет. И — до следующего «банного дня». Цитата от сотрудников: «в морге всех моют». Тех, кто хоть как-то мог сидеть — загружали в ванную и поливали из шланга. Мы однажды помогали доставлять постояльцев в душевые. Через несколько минут я проходил мимо этого помещения, оттуда такой визг доносился. У меня почему-то сразу ассоциация возникла — наверное так обращаются со свиньями на ферме. Потерпел — и умер Как правило, обитатели центра ни на что не жалуются. Кто-то в силу состояния просто не может. Кто-то адаптировался к такой жизни и считает, что это все нормально. Терпение — наша национальная черта. Родственники тоже боятся — а вдруг будет еще хуже или просто старика выгонят, что потом делать? Надо будет или сиделку искать или с работы увольняться — ухаживать. Я работал в отделении, где были практически все лежачие. У многих — пролежни. У кого-то поражения небольшие, а у кого-то просто огромные. У лежачих эти язвы легко образуются. Ведь люди постоянно в памперсах, которые сутками не меняют. По крайней мере, нам санитарки запрещали переодевать грязные подгузники до тех пор, пока каловых масс там не наберется достаточно. Сколько это «достаточно» — мы так и не узнали. Потому что нам предлагалось менять повязки на пролежнях на крестце прямо по калу. Но мы тогда самостоятельно тайком брали чистый памперс перед перевязками. Хочется надеяться, что это просто в наше отделение попалась слишком жадная санитарка, которая патологически все берегла. А на самом деле такой задачи — сэкономить памперсы — вовсе не было. Тем более, памперсы там были. Мы сами видели кладовку, где стоят коробки с ними. Нам сказали, что их получают по какой-то благотворительной программе. У одной пациентки, которой почти сто лет, две недели была температура 37,5 — 38. Пролежни на бедрах с двух сторон 25 на 15 сантиметров. Эта бабушка мне врезалась в память. Когда практика только начиналась, нам выдали бумажку, где были указаны ФИО пациентки, номер палаты и задание: перевязка правого бедра. Через несколько дней выяснилось, что у нее еще и левое гниет. Мы случайно об этом узнали, просто одеяло откинули. А о том, что на спине зияющая рана длиной сантиметров 20, сгнившая до самой кости, вообще стало известно только уже в конце двухнедельной стажировки. У бабушки было два инсульта, она после них, конечно, была никакая. Но мне кажется, многое чувствовала. Вероятно, она очень страдала, но кричать не могла. После инсультов пропал голос. Когда мы ее переворачивали, обрабатывали раны, то она просто открывала рот и тихонько шипела от боли: «Ш-ш-ш». В нормальном месте, конечно, прежде чем обрабатывать такие глубокие пролежни, следует удалить пораженные ткани. У человека даже при фурункуле температура поднимается. А когда ткани массивно гниют, то все токсины попадают внутрь организма. Нужно убрать очаг поражения. Учитывая глубину гниения — это практически хирургическая операция. В Центре такое не практиковали. Хирургов из городских больниц мы тут не видели. Обезболивающих таким пациентам никто не давал. По крайней мере, при нас. Экономили не только памперсы. Со всеми медикаментами было не очень. Например, опрелости предлагалось лечить крахмалом, по старинке. Антисептики, хоть и были, но их при нас разводили медсестры. Концентрацию определяли на глаз и по запаху. Нам давали по две пары медицинских перчаток на день. И никого не волновало, что мы делали во время дежурства: мыли полы, перевязывали или что-то еще. При перевязках, например, по санитарным номам положено менять перчатки после каждого больного. Особенно, если ты имеешь дело с гнойными ранами. В противном случае можно всех заразить синегнойной палочкой. А это — одна из самых неприятных больничных инфекций. Очень опасная для ослабленного организма. Первое время мы еще просили у медсестер чистые перчатки. Но нам давали понять, что такая расточительность не оправдана, мы слишком шикуем. Тогда почти все студенты стали покупать для себя перчатки самостоятельно. Мы конечно, не обязаны были этого делать Но так морально было легче. Однажды нас отправили подстригать ногти жильцам. А ногти у них в грибке. Ногтевая пластина желтая, толщиной, наверное, сантиметра три. И многие стеснятся. Говорят: «Да не надо, пусть так будет». Начинаешь обстригать, а ноготь в труху рассыпается. По идее после каждого человека с ногтевым грибком, маникюрные ножницы и щипчики следовало бы хорошо продезинфицировать, чтобы не распространять заразы среди постояльцев. Но такие сложности были в центре не приняты. Поэтому мы просто мыли инструменты под краном водой с мылом. Надеялись, что это все же лучше, чем ничего. Знаете, если устраивать проверки какие-то — то на первый взгляд центр — замечательный. Недавно сделан ремонт. Если бы не ужасный запах пота и мочи в отделениях на верхних этажах — вообще было бы все прекрасно. А вот когда начинаешь во все это погружаться… Впрочем, запах сшибает с ног только новичков, только с непривычки. Со временем, наверное, ко всему привыкаешь. Возможно, там не хватало сотрудников. Медсестра нам говорила, что на весь корпус на ночь был один дежурный врач. Днем — один врач на два этажа. А на каждом этаже около 70 жильцов. Мы в этот центр шли с неким запалом. Представьте, студенты-медики, которые изучали теорию. А тут их до настоящих пациентов допускают. А когда это все увидели, весь оптимизм сразу испарился. Мы старались хоть что-то сделать для стариков. Но если посмотреть на эффективность наших манипуляций, она была очень сомнительна. У нас некоторые девчонки выходили в коридор и плакали. Жалко было стариков. Я отдавал себе отчет, что на практике мы будем памперсы менять, что будут каловые массы, моча. Но что тут будут люди заживо гнить, а окружающие будут считать это обычной рутиной, издержками «места» — представить было сложно…………….
-
Интервью с Анной Федермессер
-
Забыли пароль?
Укажите свой email, под которым вы зарегистрированы на сайте, на него будет отправлена информация о восстановлении пароля.